Кот недовинченный - Страница 26

– А как же твоя японочка? – ехидненько прищурилась Катюша. – Бросишь ее?

– Японкой больше, японкой меньше! – залихватски отвечал Ленчик. – Все равно б расстались, не сегодня, так завтра.

Но видно было: на душе у юноши кошки скребут.

– Ладно, – вздохнул Ленчик, – пойду я все-таки предупрежу мою женщину. А то свинство получится: я уеду, а на крошку еще русские братки нападут. Или полиция арестует.

Остров Лидо-ди-Венеция, набережная Сан-Николо. Тот же день, 11 марта. 10.45. Леня

Леня нашел Юкико уже на берегу, на отельной пристани, где японские туристы дисциплинированно грузились на экскурсионный катер.

Вместе с девушкой он отошел чуть в сторону от сходней. Деревянный настил крошечной пристани скрипел и раскачивался. Под ногами плескалось море.

Ленчик скороговоркой пересказал Юкико содержание статьи в «Газеттино». Ее лицо осталось бесстрастным.

– Хорошо, что ты мне об этом сообщил, – ровным тоном проговорила она.

– Мы с моей тетушкой собираемся сматываться из Венеции, – сказал Ленчик. – Прямо сейчас.

В лице девушки что-то дрогнуло.

– Мы едем в Верону. – И, неожиданно для себя, Ленчик выпалил: – Давай с нами.

Юкико грустно покачала головой.

– Я не могу.

Наступила неловкая пауза. Потом они обменялись номерами своих мобильников – при этом Леня до боли остро понимал, что вряд ли кто-то из них когда-нибудь позвонит.

Трудно представить, что он приедет к ней в Японию.

Или она – примчится к нему в Москву.

– Прощай, – сказал Леня и осторожно поцеловал ее в щеку. – Fare the well, and if for ever still for ever fare the well .

И тут тихой японочке как крышу снесло. Она бросилась Лене на шею, стиснула его в объятиях и начала целовать его, и плакать, и шептать, что она его любит, и он навсегда в ее сердце, и она никогда не забудет его… Полный туристами теплоход терпеливо ждал – и японцы все, как один, отворачивались от молодых людей и прятали глаза при виде столь вопиющей прилюдной «потери лица». Потом капитан катера, поторапливая влюбленных, дал осторожный гудок, и Юкико, наконец, оторвалась от Лени, оттолкнула его, отвернулась и бросилась к сходням – теперь уж навсегда… Лицо Ленчика было мокро от слез – то ли ее, то ли его. Бравый, загорелый матрос убрал настил и сделал Ленчику жест, означавший одновременно и уважение к его мужской победе, и сочувствие к горечи его разлуки. Пароход отвалил от пристани, Юкико на палубе не было видно, и Ленчик тогда побежал, не оборачиваясь, назад в гостиницу…

Катя

Через полчаса они выписались из гостиницы. Дошкандыбали со своим чемоданищем на колесиках до пристани «вапоретто». Никто ни в отеле, ни по дороге на пристань, включая двух карабинеров, не обратил на них ни малейшего внимания. Но видно было и российских братков. Катя успокоилась.

«Вапоретто» первого маршрута повез их на станцию – мимо Дворца дожей, пьяццы Сан-Марко и одноименного знаменитого собора. Ленчик нахохлился и забился в угол скамейки, а Катя все смотрела – и никак не могла насмотреться на Кампаниле (колокольню), мелькнувшие византийские мозаики собора, и сердце ее сжималось оттого, что она, может, последний раз в жизни видит эту красоту. Потом катер влек их по Большому каналу, проплывал мимо величественных, даже в своей дряхлости, палаццо; миновал белоснежный Риальто, и радость от непривычной яркости зрелища мешалась в душе Катерины с горечью расставания…

Затем они покинули «вапоретто» на пристани «Санта-Лючия» и побрели через небольшую площадь к вокзалу. Железобетонное чудище станции настолько диссонировало с красотой старинных зданий, что Катя с ужасом вспомнила о местах, где вся архитектура бывает такою.

– Подожди, – Катя остановила Лелика – племянник влачил по площади чемодан и, казалось, к красотам Венеции был равнодушен.

Достала из портмоне монетку в двадцать евроцентов и, широко размахнувшись, бросила ее в канал. Монетка долетела почти до середины.

Проходящий мимо молодой карабинер неодобрительно покачал головой: в Венеции запрещено, во имя экологии, швырять монеты в каналы – но замечания хорошенькой девушке славянской наружности он делать не стал.

Италия, область Венето. 11 марта, 12.44. Леня

Миланский экспресс, отправлявшийся в 11.52, увез их из города-сказки в вагоне второго класса. Леня продолжал грустить, от окна отворачивался. Даже на длиннющий железнодорожно-автомобильный мост, отделяющий Венецию от материка, смотреть не стал. И уж тем более не взглянул на дымящие заводы и панельные многоэтажки Местра. Довольно скоро он заснул, прислонясь к окну. И снилась ему Юкико.

Так что Леня не видел ни тихих городков, ни полей, ни предгорий Доломит. Ему во сне все казалось, что идут они с японочкой куда-то рука об руку по длинной лестнице, и на них – вечерние наряды, а с обеих сторон их приветствует толпа и вспыхивают блицы папарацци… Потом он понимал, что ее нет рядом, и снова засыпал, и опять оказывался подле нее…

Где ты, Юкико?

Будешь ли вспоминать своего Реню?

Верона. 11 марта, 14.20. Катя

На веронском вокзале они оставили свой объемистый чемодан в камере хранения и взяли в отделе информации две бесплатные карты города. Вышли из здания вокзала, и Катю сразу удивило – по сравнению с Венецией – огромное, как ей показалось, количество автомобилей, отсутствие какой-либо водной глади вокруг и загазованный воздух. Она закашлялась. «К хорошему быстро привыкаешь. Как я в Москве-то теперь жить буду!..»

А Ленчик шел рядом, словно оглушенный – печальный, бледный, растерянный. Кате даже расхотелось его прикалывать (как она первоначально собиралась) тем, что он – «русская мафия» и тесно связан с «японской якудзой». Сразу видно: переживает парень.