Почему он был так уверен – непонятно. Может, оттого, что в голове с детства засела поговорка «Все дороги ведут в Рим».
– Катя, нам надо ехать в Рим! – громко сказал молодой компьютерщик.
Две девицы оторвались от своего «шу-шу-шу», подняли головы. Катя непонимающе уставилась на племянника.
– Я расшифровал очередную загадку, – пояснил Ленчик. – Нам надо двигать тела в Рим.
– Ты уверен? – нахмурилась тетушка.
– Более чем.
– А при чем тут пудели?
– Пока не знаю.
– Когда же это кончится… – вздохнула Катерина; вздохнула уже не протестующе, не укоряюще, а обреченно.
– А что, – усмехнулся Леня, – ты хотела навеки остаться в монастыре?
– Вы уезжаете? – горестно спросила сестра Магдалина, которой явно понравилась Катя.
– Да, прямо завтра, – отрезал юноша.
И тут дверь кельи распахнулась, и на пороге появилась аббатиса. Ленчик еле успел набросить свою куртку на стоящий на столе ноутбук.
– Полагаю, вы уже обо всем поговорили, – молвила настоятельница. – Свидание окончено. Время вечерней молитвы и сна.
На прощание Катя, под неодобрительным взглядом аббатисы, обняла юную монахиню и прошептала ей:
– Оленька, все будет хорошо. Потерпи.
Юноша по-гусарски кивнул сестре Магдалине, щелкнув (по причине отсутствия каблуков) задниками кроссовок:
– Доброй ночи! Сладких вам снов.
– Храни тебя господь, сестра, – постно промолвила настоятельница и, пропустив Катю, вышла через низенькую дверь.
Студент замешкался, прихватил с ноутбука свою куртку и выскочил вслед за ними.
Пока они шли стылым монастырским коридором, аббатиса, не глядя ни на кого из гостей, молвила:
– Вам приготовлены гостевые комнаты. К утренней мессе я разрешаю вам не ходить. Утренняя трапеза – в шесть. Советую не опаздывать, потому что немедленно после трапезы вам надлежит покинуть нашу обитель.
Катя с Ленчиком на ходу переглянулись в полумраке коридора: сурова настоятельница, нечего сказать.
– Я надеюсь, вы сумели успокоить сестру Магдалину, – продолжала на ходу аббатиса (ее слова гулко разносились под сводами темных монастырских коридоров). – Ради новообращенной сестры мы делаем очень много поблажек. Разрешили, например, вам посетить ее, хотя обычно это возбраняется. К тому же, вы думаете, я не знаю, что она пользуется компьютером и телефоном? Конечно, великолепно знаю. Но… Пока закрываю на это глаза. Чересчур суровыми требованиями можно сломать человека. Ограничение свободы должно быть осознано личностью и стать для нее необходимостью.
«Звучит как афоризм, – подумал на ходу Ленчик. – Подумать только! «Ограничение свободы должно быть осознано личностью и стать для нее необходимостью». Как какое-нибудь изречение Маркса или Бакунина».
Но вот они и пришли. Разумеется, Катю и Ленчика поместили в разных кельях. Помещение, в которое аббатиса завела Ленчика, оказалось совершенно таким же, как у сестры Магдалины: голые каменные стены, казарменная койка, маленькое окно.
Дверь захлопнулась, загремели ключи – его заперли.
«Можно подумать, – усмехнулся про себя Ленчик, – я собирался шляться ночами по монастырю, смущать целомудрие юных монахинь». Нет, после сегодняшнего безумного дня шляться ему ровным счетом никуда не хотелось. Он присел на койку и тут же понял, как хочет спать. Слишком многое вместил этот день (как, впрочем, и все последние дни). Долгую поездку от Мадрида к морю… Затем – известие об убийстве девушки в Гибралтаре… Смертельную гонку за солнцем по горной дороге… Монастырь, кельи и дикий компьютерный ролик про бешеных пуделей… Из последних сил юноша разделся, дрожа от монастырского холода, залез под одеяло и через мгновение уже погрузился в черный сон без сновидений.
А у Кати – ее тоже зачем-то заперли в келье – достало сил помыться под рукомойником. Девушка смыла макияж – она нанесла его далеким утром, еще в Мадриде… Затем она поставила заряжаться выдохшийся телефон (розетка, единственная из возможных примет цивилизации, находилась под столом). Потом, наконец, разделась и нырнула под одеяло – и в это мгновение зазвонил воспрянувший мобильник. Катя чертыхнулась и босиком по ледяному полу подскочила к нему. Глянула на дисплей: номер подавлен. Нажала кнопку приема.
– Да! – гаркнула она по-русски. Надо думать, голос ее прозвучал настолько недовольно, что в трубке воцарилось оторопелое молчание. – Я слушаю вас, говорите! – перешла она на английский.
– Катюша, я тебя разбудил? – раздался извиняющийся голос Паоло Брасселини.
– Разбудил! – отрезала она.
– О, ради бога, извини меня. Но я так хотел услышать твой голос!
– Ну что? Услышал? – усмехнулась она.
– У тебя все в порядке?
– Более-менее.
– Скажи мне, дорогая Катюша: какие у тебя планы на завтра?
– Я ушла в монастырь.
– Что-о?!
– Да, в самом деле. Я сейчас в средневековой келье, стою босиком на каменном полу.
В действительности она уже уселась на табуретку и прислонила голые ступни к теплой стене.
– Тебя заточили туда русские бандиты, да? Могу я тебе чем-нибудь помочь?
– Не надо мне ни в чем помогать. Я пошутила. Завтра я, так и быть, выйду из монастыря.
– Катюша, мне необходимо тебя увидеть. Ты мне не звонила, и тогда я, на свой страх и риск, взял билет из Нью-Йорка до Рима. Рейс «Дельты» прилетает в двенадцать тридцать по среднеевропейскому времени. Скажи мне, где ты находишься, и я, немедленно по прибытии, вылечу к тебе из Рима…
«Рим… И Ленчик тоже говорил, что он нашел очередной ключ и им сейчас надо ехать в Рим… – кольнуло Катю тревожное чувство. – Может, звонок Паоло и его разговор про Вечный город – не случайное совпадение?.. Ах, нет, это уже паранойя! В стиле Ленчиковых радиомаячков».